Введение
Мировая экономика продолжает меняться с возрастающей скоростью вследствие исчерпания потенциала глобализации в ее современной неолиберальной политико-экономической форме. Обусловленный этим переход к новому порядку сопровождается ростом фрагментации, нарастанием неопределенности и обострением геополитической ситуации. В данных условиях российская экономика столкнулась с острой необходимостью переформатирования по разным направлениям, уровням и элементам, главным из которых выступает стру ктурно-технологическая трансформация сложившейся эволюционно хозяйственной системы.
Уверенный восстановительный рост экономики в 2023-2024 гг. с темпом, превышающим среднемировой уровень, свидетельствует не только о высокой адаптивности российского бизнеса и взвешенной макроэкономической политике, но и о сохранении потенциала факторов роста, в том числе со стороны его стру ктуры [1, с. 70–71]. Однако, с дру гой стороны, очевидно, что эти факторы носят краткосрочный характер; в средне- и долгосрочной перспективе обеспечение экономической безопасности и качества роста будут определяться успешностью стру ктурной трансформации, основанной на инвестициях и технологической модернизации отраслей экономики.
Анализу процессов стру ктурных изменений, происходящих в российской экономике после начала СВО на Украине, посвящено довольно много публикаций. При этом сформировался широкий спектр мнений: от констатации факта масштабной стру ктурной трансформации [2] и до отрицания таковой [3]. Исходя из этого, в статье ставится цель – оценить интенсивность стру ктурных изменений с количественной стороны и дать качественную характеристику полученным результатам.
Материал и методы исследования
В связи с современными тенденциями стру ктурного развития российской экономики интерес представляет бюллетень Департамента исследований и прогнозирования (далее ДИП) Банка России «О чем говорят тренды» (далее «Тренды»), выпущенный в апреле 2022 г. В нем было высказано предположение (гипотеза) о том, что в экономике после февраля 2022 г. началась стру ктурная трансформация, в результате которой произойдет «обратная индустриализация» (уменьшение доли сектора услуг и увеличение доли инвестиционного сектора) с одновременным снижением технологического уровня производства в ряде отраслей [4]. По существу, речь идет о негативном (отрицательном) структурном сдвиге или деструктивной (отрицательной) трансформации экономики под влиянием беспрецедентных санкционных мер и сворачивания деловых связей с Россией многими зарубежными компаниями.
Содержание выдвинутой гипотезы представлено в бюллетене в виде четырех этапов (таблица 1).
Для того чтобы проверить гипотезу ДИП Банка России, в статье оценивается интенсивность сдвигов в стру ктуре выпуска, инвестиций и занятости на протяжении последнего десятилетия.
Информационную базу исследования составили данные Федеральной службы государственной статистики, аналитические материалы дру гих официальных стру ктур, научные публикации по теме исследования. Наряду с общенаучными методами и приемами исследования, в работе был применен метод эмпирического стру ктурного анализа.
Результаты исследования и их обсуждение
Методология и методика оценки стру ктурных изменений представлены во многих работах отечественных авторов [5]. В них дается обоснование и описание системы показателей, с помощью которых можно дать содержательный анализ как самой стру ктуры экономики, так и ее динамики. В подсистеме интегральных показателей стру ктурных сдвигов выделяется индекс Рябцева, имеющий некоторые преимущества перед дру гими сводными индексами, главным из которых является наличие шкалы оценивания меры существенности (значимости) структурных сдвигов (таблица 2) [6, с. 71-72].
Величина индекса Рябцева, как видно из таблицы 2, заключена в интервале от 0 до 1, и при этом чем больше индекс, тем больше различия сравниваемых стру ктур.
Таблица 1
Этапы структурной трансформации российской экономики в условиях санкций (гипотеза ДИП Банка России)
|
Этапы |
Содержание |
|
I |
– разрыв многих устоявшихся технологических, производственных и логистических цепочек; – общее снижение технической эффективности и ухудшение финансового положения компаний; – падение (спад) производства |
|
II |
– первичная подстройка компаний и производственных цепочек к новым условиям функционирования и возрастание роли посреднических и сервисных компаний; – продолжение тенденции к снижению технико-технологического уровня из-за старения материально-технической базы и ее замещения менее производительными аналогами; – сокращение занятости в наиболее пострадавших отраслях при одновременном росте спроса на труд в среднем и малом бизнесе, обслуживающем внешнюю торговлю и предоставляющем ремонтные и сервисные услуги; – продолжение падения (спада) производства |
|
III |
– «обратная индустриализация» или индустриализация на основе развития менее передовых технологий; – увеличение доли промышленности в структуре экономики; – частичное импортозамещение технологий и производств, увеличение производства техники и технологий на более низком технологическом уровне; – снижение экологичности производства; – снижение уровня цифровизации техники и бизнес-процессов; – возврат экономики на траекторию роста и временное превышение потенциальных темпов роста; – снижение общего уровня безработицы при одновременном отставании роста заработных плат от роста производства |
|
IV |
– завершение структурной перестройки, достижение нового равновесия и развитие на новой, менее совершенной технологической базе, постепенный возврат к прежним технологическим уровням; – возможность локальных технологических прорывов по отдельным направлениям |
Источник: составлено авторами на основе [4].
Таблица 2
Шкала оценивания меры существенности структурных различий по индексу Рябцева
|
Интервал значений |
Характеристика меры структурных различий |
|
0,000–0,030 |
Тождественность структур |
|
0,031–0,070 |
Весьма низкий уровень различий структур |
|
0,071–0,150 |
Низкий уровень различий структур |
|
0,151–0,300 |
Существенный уровень различий структур |
|
0,301–0,500 |
Значительный уровень различий структур |
|
0,501–0,700 |
Весьма значительный уровень различий структур |
|
0,701–0,900 |
Противоположный тип структур |
|
0,901 и выше |
Полная противоположность структур |
Источник: [6, с. 71–72].
Формула для подсчета индекса выглядит следующим образом:
где x it – доля i -го элемента в общей совокупности в период t ,
x it – 1 – доля i -го элемента в общей совокупности в период t – 1,
n – количество элементов совокупности.
Произведем расчет индекса Рябцева в период с 2015 по 2024 год (год к году) по официальным данным Росстата о произведенном ВВП, балансе трудовых ресурсов и инвестициям в основной капитал. Исходным годом, используемым в расчетах, т.е. t – 1 в приведенной выше формуле, выступает 2014 г.
Как известно, произведенный ВВП или ВВП, рассчитанный производственным методом, представляет собой валовую добавленную стоимость (ВДС) всех отраслей (видов экономической деятельности) в основных ценах, суммированную с чистыми налогами на товары. ВДС, создаваемая в различных видах экономической деятельности, традиционно используется в абсолютном большинстве работ, исследующих стру ктурную динамику, в качестве эквивалента стру ктуры произведенного ВВП, поскольку «различия между этими стру ктурами крайне незначительны и существенного влияния на получаемые оценки не оказывают» [7, с. 510]. С целью снижения влияния инфляции при расчете индекса Рябцева взяты данные о ВДС в постоянных ценах (в ценах 2021 г.).
Баланс трудовых ресурсов, содержащий сведения о среднегодовой численности занятых по видам экономической деятельности, является основой для расчета интенсивности сдвигов по стру ктуре занятости, которая предоставляет возможность дать оценку того, подкрепляются ли и в какой мере стру ктурные изменения выпуска перемещением трудовых ресурсов между отраслями [8, с. 15]. Интуитивно понятно, что изменения в стру ктуре занятости выступают следствием изменений стру ктуры производства и выпуска, причем, первые имеют лаг по отношению ко вторым. Этот лаг вытекает из необходимости подготовки и переподготовки квалифицированных кадров в соответствии с потребностями производства [7, с. 506]. Кроме того, следует учитывать специфическую реакцию российского рынка труда на изменение экономической конъюнктуры. В частности, утверждается, что распределение занятости по сферам деятельности более стабильно по сравнению со стру ктурой выпуска [8, с. 15-16].
Еще один рассчитываемый показатель – индекс интенсивности стру ктурного сдвига по инвестициям в основной капитал – не только отражает происходящие сдвиги в стру ктуре экономики России, но и позволяет судить об их потенциале в будущем: «При состоянии, близком к экономическому равновесию, именно текущие изменения в отраслевой стру ктуре инвестиций в основной капитал обеспечивают изменения стру ктуры экономики» [8, с. 16]. Динамика индекса Рябцева, рассчитанного по стру ктуре добавленной стоимости, структуре занятых и стру ктуре инвестиций в основной капитал, представлена в таблице 3 и на рисунке.
Как показывают расчеты, значение индекса Рябцева по стру ктуре добавленной стоимости видов экономической деятельности за период 2015–2024 гг. изменяется в пределах от 0,0065 (2018 г.) до 0,0307 (2022 г.). Это свидетельствует о весьма низких уровнях различия стру ктур и даже их тождественности (таблица 2).
На рисунке явно выделяются два года с пиками в динамике индекса Рябцева: интенсивность сдвигов возросла с 0,0094 в 2019 г. до 0,0206 в 2020 г. (рост в 2,1 раза) и с 0,0123 в 2021 г. до 0,0307 в 2022 г. (рост в 2,5 раза). Рост интенсивности сдвигов в 2020 г. и в 2022 г. был вызван, соответственно, ковидным и санкционным кризисами, которые, как всякий кризис, характеризуются ускорением стру ктурных изменений [8, с. 17]. Отметим также снижение интенсивности сдвига в 2023 г., что говорит об отсутствии устойчивой тенденции и возвращении к предыдущей траектории.
С точки зрения изменений в отраслевой стру ктуре, произошедших после февраля 2022 г., необходимо отметить сокращение доли добывающей промышленности, а также оптовой и розничной торговли: в 2024 г. по отношению к 2021 г. первая уменьшилась на 1,24%, вторая – на 1,27%. Виды деятельности, доля которых увеличилась: обрабатывающая промышленность (+ 0,71%), строительство (+ 0,46%), финансы и стра хование (+ 1,02%) государственное управление и обеспечение военной безопасности, социальное обеспечение (+ 1,15%) [9].
Таблица 3
Индекс интенсивности структурных сдвигов (индекс Рябцева)
|
2015 |
2016 |
2017 |
2018 |
2019 |
2020 |
2021 |
2022 |
2023 |
2024 |
|
|
По отраслевой структуре |
0,0104 |
0,0130 |
0,0077 |
0,0065 |
0,0094 |
0,0206 |
0,0123 |
0,0307 |
0,019 |
0,0226 |
|
По структуре занятости |
0,0366 |
0,0047 |
0,0156 |
0,0068 |
0,0054 |
0,0070 |
0,0089 |
0,0060 |
0,0091 |
– |
|
По структуре инвестиций |
0,0714 |
0,0338 |
0,0239 |
0,0271 |
0,0312 |
0,0400 |
0,0410 |
0,0380 |
0,0232 |
0,0287 |
Источник: рассчитано авторами на основе [9]
Индекс интенсивности структурных сдвигов Источник: составлено авторами на основе [9]
Сравнение интенсивности стру ктурных сдвигов в последние три года и предшествующего периода показывает их ускорение, что объясняется низкой исходной базой: интенсивность стру ктурных сдвигов выпуска по видам экономической деятельности в период до 2020 г. была на крайне невысоком уровне. При этом отмечался процесс последовательного сближения стру ктуры российской экономики со стру ктурой развитых сырьевых стра н (Австралия, Канада, Норвегия) [8, c . 21].
Колебания индекса интенсивности стру ктурных сдвигов по занятости также демонстрируют тождественность и весьма низкий уровень различий стру ктур. И при этом, начиная с 2017 г., индекс находится практически на одном уровне. Это подтверждает тезис о стабильности распределения занятости по сферам деятельности. Обращает на себя внимание рост интенсивности стру ктурных сдвигов по занятости в 2017 г., а также небольшое снижение ее в 2022 г. как реакция на спад в производстве добавленной стоимости с лагом в два года.
Индекс Рябцева по доле инвестиций в основной капитал по видам экономической деятельности также не подтверждает наличие существенных различий в их стру ктуре по годам. Хотя его значения ожидаемо выше, чем у аналогичных индексов по стру ктуре ВДС и стру ктуре занятости, его динамика скорее следует за динамикой стру ктурных изменений в производстве, а не опережает ее.
Необходимо подчеркнуть, что малое значение индексов стру ктурных сдвигов, рассчитанных год к году, еще не говорит о том, что стру ктура экономики не претерпевает существенных изменений. Это связано с тем, что последние являются результатом не только краткосрочных шоков, но и постепенного накопления изменений за ряд лет. По этой причине рассчитаем кумулятивные индексы Рябцева за исследуемый период.
Сравнение 2024 с базисным 2014 г. по шкале меры существенности стру ктурных различий оценивается как низкий (по ВДС и инвестициям) и весьма низкий (по занятости) уровень различия стру ктур: индекс Рябцева по стру ктуре добавленной стоимости составил 0,079; по занятости – 0,069; по инвестициям – 0,097. Это означает, что накопленных изменений в отраслевой стру ктуре оказалось недостаточно для инициации существенных стру ктурных сдвигов в ней.
Результаты расчетов индексов интенсивности стру ктурных сдвигов, на первый взгляд противоречат содержащемуся в некоторых исследованиях выводу о масштабном стру ктурном сдвиге, произошедшем в 2022-2024 гг. Так, авторитетные эксперты из Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, анализируя развитие российской экономики в этот период, констатируют, что «за два года в экономике России произошли стру ктурные изменения, на которые в обычных условиях потребовалось бы около 10 лет. <…> Основные направления стру ктурных сдвигов, произошедшие в 2022-2024 гг. , были связаны со снижением значимости экспорта углеводородов для экономической динамики; увеличением вклада инвестиций и государственного спроса; ростом значимости для экономики реального сектора; уменьшением роли сырьевого комплекса в формировании ВВП» [2, с. 6].
Согласимся с тем, что в указанный период в экономике России произошли довольно серьезные изменения в стру ктуре экономики, однако выразим сомнение, что их можно охарактеризовать как произошедшую в реальности стру ктурную трансформацию.
В статье О.В. Буклемишева, в которой высказывается поддержка тезиса ДИП Банка России о неизбежности негативной стру ктурной трансформации российской экономики, выделено два имеющихся в отечественной литературе подхода к трактовке стру ктурной трансформации: традиционный (узкий) и широкий. Традиционный подход предполагает «… масштабные, продолжительные и относительно редкие изменения в макроотраслевой стру ктуре экономики, т.е. в пропорциях между сельским хозяйством (в широком см ысле – первичным сектором), промышленностью (вторичным сектором) и сектором услуг (терциарным сектором)» [10, с. 42]. В этом см ысле на Западе обычно исследуется взаимосвязь между ростом, развитием и стру ктурными изменениями. По мнению автора, российские исследователи применяют более широкую трактовку, в соответствии с которой под стру ктурной трансформацией понимаются любые изменения пропорций экономической системы [10, с. 44]. На наш взгляд, это не совсем адекватная интерпретация взглядов российских исследователей.
Анализ работ, посвященных стру ктурной тематике, показывает, что во многих из них различаются понятия стру ктурных изменений и стру ктурных сдвигов: «Структурное изменение – это некое, даже совсем небольшое по величине изменение соотношения между элементами системы, происходящее под влиянием телеологических и генетических причин. Структурный сдвиг – это такое стру ктурное изменение, которое рельефно демонстрирует существенное изменение соотношения между элементами на оцениваемом интервале времени» [11, с. 72]. Несмотря на то, что критерий масштабности (глубины) структурных изменений в данном случае не определен и у разных авторов может пониматься по-разному, структурную трансформацию ассоциируют именно со стру ктурными сдвигами, а не с любыми изменениями пропорций экономической системы.
Кроме того, большинство российских авторов связывают стру ктурные сдвиги с качественным изменением взаимосвязей между сопоставимыми элементами экономической системы, обусловленным неравномерной динамикой соотношения их количественных характеристик [12, с. 10], то есть, по существу, с изменением качества самой системы под влиянием накопления количественных изменений в ней.
Исходя из этого, можно сделать вывод, что стру ктурные изменения в российской экономике действительно происходят (динамика индекса Рябцева это наглядно демонстрирует), но в то же время они не достигли того предела, когда количественные изменения привели бы к модификации основных характеристик действующей модели развития. Представляется поэтому, что на текущий момент изменения в стру ктуре российской экономики не являются трансформационными по своей сути.
Необходимо также подчеркнуть, что количественные показатели стру ктурных сдвигов не измеряют их качества и поэтому не могут служить основой для определения того, в каком направлении – позитивном или негативном – идут стру ктурные изменения. В литературе отмечается, что «в принципе возможно построение показателя стру ктурных сдвигов, имеющего определенный знак. В частности, если можно указать некоторую эталонную стру ктуру, то стру ктурные изменения, связанные с приближением к эталону, можно рассматривать как положительные, а изменения, ведущие к удалению от эталона – как отрицательные» [13, с. 24]. При этом эталонная стру ктура задается субъективно, что, с одной стороны, снижает эвристичность предлагаемого метода, а с дру гой – позволяет сделать некоторые выводы относительно глобального тренда развития экономических систем.
Как было отмечено выше, в «Трендах» направленность стру ктурных сдвигов после февраля 2022 г. определена как «обратная индустриализация» с увеличением доли промышленности в стру ктуре экономики и переходом на более низкую технологическую траекторию. Это трактуется как отрицательный стру ктурный сдвиг или негативная стру ктурная трансформация экономики. Очевидно, что в данном случае в качестве эталона принимается вектор общественно-экономического прогресса человечества, понятый как поступательное развитие общества от доиндустриальной стадии к индустриальной и далее – к постиндустриальной.
Представляется, что в такой трактовке направленности стру ктурной трансформации российской экономики не учитываются два важных аспекта, связанных со спецификой этапа, на котором она находится.
Во-первых, гипотеза об «обратной индустриализации» российской экономики как негативном стру ктурном сдвиге основывается на игнорировании реального уровня деиндустриализации, произошедшей в результате трансформационного спада и не преодоленной до сих пор.
Деиндустриализация традиционно определяется как процесс сокращения доли промышленности в ВВП и занятости при увеличении доли сферы услуг. О.С. Сухарев, один из известных российских экономистов в области технологических и стру ктурных изменений, выделяет два типа деиндустриализации: эволюционный и трансформационный. Эволюционный тип, по его мнению, сопровождается повышением технологичности, наукоемкости производства и ростом в связи с этим производительности обрабатывающих видов деятельности. Трансформационный тип связан с упрощением технологических операций, снижением глубины переработки сырья и уровня сложности конечной продукции, понижением квалификации работников, ростом импорта промышленных изделий [14, с. 3-4]. В России, в отличие от промышленно развитых стра н Запада, деиндустриализация проходила по трансформационному типу, и уже это обусловило ее бо льшую глубину в см ысле развала научно-производственной сферы, особенно в обрабатывающих отраслях, с одновременным усилением сырьевой специализации экономики [15, с. 70]. Поэтому существует настоятельная необходимость перехода к неоиндустриальной парадигме развития, которая включает в себя, во-первых, модернизацию базовых отраслей обрабатывающего и минерально-сырьевого секторов на основе их технологического перевооружения, автоматизации, цифровизации и экологизации производственных процессов, и, во-вторых, создание индустрий нового технологического уклада (ядерная, электронная промышленность, приборостроение, ракетно-космическая промышленность, авиа-, станко-, судостроение, фармацевтика, химическая промышленность, информационно-коммуникационный сектор) [16, с. 190]. В этом см ысле неоиндустриализацию можно представить как «обратную» или «повторную» индустриализацию, однако она в данном случае не будет носить характер негативного стру ктурного сдвига.
Во-вторых, гипотеза об «обратной индустриализации» как негативном стру ктурном сдвиге идеологически базируется на концепте свободного рынка с минимальной ролью государства. В «Трендах», в частности, подчеркивается, что «… успех адаптации и последующей стру ктурной трансформации экономики в первую очередь зависит от предпринимательской активности . Поэтому стра тегическая задача государства состоит в том, чтобы всячески ее поддерживать. Это предполагает масштабную экономическую либерализацию, радикальное снижение госрегулирования и контроля, уменьшение налогового бремени (за исключением рентных налогов)» [5, с. 13].
Высказанная в «Трендах» гипотеза, очевидно, отражает консенсусную позицию ЦБ относительно вектора развития российской экономики в условиях продолжения санкционного давления на нее, хотя во всех бюллетенях ДИП подчеркивается, что выводы и рекомендации, содержащиеся в них, могут не совпадать с официальной позицией Банка России. Однако, анализ программных документов Банка России и выступлений его руководства показывает, что по крайней мере в отношении идеологии проводимой мегарегулятором политики его аналитики придерживаются общей неолиберальной концептуальной рамки. Так, Председатель Банка России в своем недавнем выступлении в Государственной Думе еще раз подчеркнула абсолютную, фундаментальную ценность макроэкономической стабильности [17]. Это означает, кроме всего прочего, устранение мегарегулятора от задач стру ктурной перестройки экономики, поскольку политика макроэкономической стабилизации противоречит стру ктурным преобразованиям, как минимум, в двух аспектах: «… во-первых, она ориентирована на относительно короткий срок, а стру ктурные преобразования охватывают, как правило, значительный интервал времени. Во-вторых, ее критериальная основа абсолютно не совпадает с принципами, описывающими стру ктурные сдвиги в экономике и устанавливающими мероприятия, пригодные для управления ими» [18].
Преодоление чрезмерной деиндустриализации путем неоиндустриализации, отказ от политики макроэкономической стабильности и проведение политики новой индустриализации – вот путь к прогрессивной стру ктурной трансформации российской экономики.
Заключение
Рассчитанный в ходе исследования индекс Рябцева по стру ктуре ВДС по видам экономической деятельности, структуре занятости и стру ктуре инвестиций в основной капитал показал неустойчивую динамику стру ктурных изменений за последние три года при их ускорении в 2022 г. Это говорит о том, что российская экономика вошла в фазу стру ктурной трансформации, однако, устойчивый тренд качественного преобразования экономической системы пока еще не сформировался. Тем самым не получает верификации и гипотеза о негативном стру ктурном сдвиге российской экономики под влиянием санкций. Вероятность его осуществления снижается путем проведения государством активной стру ктурной политики в виде проведения политики новой индустриализации.
Конфликт интересов
Библиографическая ссылка
Кусургашева Л.В., Черновол С.Н. ИНТЕНСИВНОСТЬ СТРУКТУРНЫХ ИЗМЕНЕНИЙ В РОССИЙСКОЙ ЭКОНОМИКЕ: СОВРЕМЕННЫЕ ТЕНДЕНЦИИ // Вестник Алтайской академии экономики и права. 2025. № 9-1. С. 101-109;URL: https://vaael.ru/ru/article/view?id=4312 (дата обращения: 06.10.2025).
DOI: https://doi.org/10.17513/vaael.4312